США и Россия — геополитические близнецы?

Именно такие аргументы приводятся в новой книге «Ближнее зарубежье: Путин, Запад и борьба за Украину и Кавказ» под авторством географа Джерарда Тоала (Gerard Toal). Автор анализирует конфликты на Украине с 2014 года, и в Грузии и Южной Осетии в 2008 году, обращая пристальное внимание на использующуюся различными сторонами риторику.

Хотя заявления сторон часто рассматривают в качестве дымовой завесы, за которой скрываются «реальные» геополитические мотивы, Тоал относится к риторике сторон более серьезно. В своей опубликованной в 1996 году книге «Критическая геополитика», ставшей одним из столпов отрасли знаний с тем же названием, Тоал постарался проанализировать суть геополитики. По словам Тоала, хотя люди вроде Маккиндера, Бжезинского и Дугина утверждают, что их теории построены на научной, объективной основе, на самом деле за этими теориями скрываются личные пристрастия и эмоции людей, обладающих государственной властью.

В своей новой книге Тоал применяет свою теорию к недавним конфликтам на постсоветском пространстве. Эти конфликты обычно рассматриваются в одной двух основных версий: либо Россия является реваншистской имперской державой (так называемый «либеральный» подход), или Россия — это рациональный игрок, противодействующий угрозам собственной безопасности («прагматичный» подход). Но, по мнению Тоала, у обеих этих версий есть недостатки. Он предлагает внимательно проанализировать, какие эмоции стороны испытывали по поводу этих конфликтов, называя такой подход «эмоциональной геополитикой».

«В рамках сложившегося геополитического кризиса представляется крайне ироничным тот факт, что США и Россия в своей геополитической культуре используют структурно схожие эмоциональные сюжетные линии, а в результате получают взаимоисключающие интерпретации одних и тех же событий», — пишет Тоал. В частности, говоря о войне за Южную Осетию в 2008 году, Тоал отмечает следующее: «Критически важным для понимания того, как данная война воспринималась в России и США… является понимание использования обеими сторонами структурно схожих мифов на тему жертв и спасителей, наполненных колониальными терминами. С точки зрения России, осетины являются жертвами возродившегося фашистского национализма, склонного к геноциду. С позиции США, маленькая Грузия является жертвой возродившейся российской имперской агрессии».

Правительство Грузии научилось говорить на языке американской внешней политики. Данный процесс начался еще при президенте Эдуарде Шеварднадзе, но был доведен до совершенства при его преемнике, Михаиле Саакашвили. Язык этот богат глобалистскими выражениями, вроде «свободного мира» и «демократических ценностей», льстящими США, но скрывающими непростую и неоднозначную реальность в Южной Осетии.
«Саакашвили не просто выражал грузинские интересы на языке, принятом при администрации Буша. Он практически дословно выучил этот язык, а затем с энтузиазмом новообращенного в свою очередь озвучивал Бушу и прочим более громкие версии их постулатов, — пишет Тоал. — Таким образом они построили отношения, основанные на взаимном восхищении и подкреплении убеждений друг друга. Администрация Буша проецировала на Саакашвили свои идеологические устремления и желания, он их повторял, и в ответ проецировал на администрацию Буша собственные идеологические устремления и желания».

Во время пятидневной войны в 2008 году объяснения Грузии по поводу своих действий менялись по мере снижения шансов на успех. Сначала Саакашвили преподносил все в формулировках, напоминавших объяснения США по поводу вторжения в Ирак — освобождение порабощенного населения и восстановление порядка на территории, страдающей от беззакония. «Страна, где царят закон и порядок, не может больше терпеть эту погрязшую в хаосе геополитическую черную дыру», — перефразирует Тоал в своей книге слова Саакашвили.

Но когда ситуация изменилась и стало понятно, что Россия берет верх, в заявлениях стало подчеркиваться российское «вторжение» (ради чего, как убедительно демонстрирует Тоал, потребовалось подтасовать хронологию событий, в частности относительно прохождения российской военной колонны через Рокский тоннель из России в Южную Осетию), целью которого был срыв усилий Грузии по построению свободного и демократического государства.

Между тем интерпретация этой войны Кремлем, по словам Тоала, была основана на желании Путина «вернуть величие России». Путин видел, как НАТО приближается к российским границам, и как этнические русские и прочие меньшинства страдают в соседних постсоветских странах. И внезапное нападение Грузии на Южную Осетию, в результате которого погибли российские миротворцы, вызвало в Кремле эмоциональную реакцию.

«Действия Саакашвили вызвали у российского руководства гнев и отвращение. Это была эмоциональная, а не стратегическая геополитика, и звучавшие слова — «военный преступник» и «геноцид» — были не из лексикона дипломатии или прагматичной геополитики. Это был язык праведного гнева», — пишет Тоал.

«Саакашвили называли то Гитлером, то Саддамом Хусейном, но чаще его преподносили в качестве помеси этих двух лиц — безумца и кровожадного экстремиста. Объявляя 12 августа о заключении перемирия, [бывший тогда президентом России Дмитрий] Медведев заявил, что «некоторые люди, в отличие от нормальных людей, если почувствуют вкус, их потом трудно остановить»«.

Естественно, у такого подхода тоже есть недостатки. Но в меняющемся мире, где объективные факты влияют на формирование общественного мнения меньше, чем апелляции к эмоциям и личным мнениям, стоит поближе присмотреться и серьезнее отнестись к тому, как государства излагают события.