«Я верю, что человек все-таки все одолеет, но придет к этому очень тяжело»

Я родился во Франции. Мама увезла меня в Америку, когда мне было три месяца и привезла обратно, когда исполнилось пять лет. Здесь я пошел в школу и отучился полтора года. А потом случилась оккупация, немцы – и надо было бежать, потому что отец еврей. Вернулись в Америку. Но дома всегда был французский, и говорили только на нем, ведь мама – отсюда, она француженка.

В СССР я долгое время был невыездным и когда впервые вернулся в Париж в 1979 году, я уже был, мягко говоря, взрослым человеком, у которого, по логике, не должно было сохраниться каких-то ярких воспоминаний о детстве. И все равно я почти мгновенно почувствовал, что это моя страна. И когда фильм делал, и мы ездили по всей Франции, я понимал, что мне здесь невероятно комфортно. Это не имеет никакого отношения к политике, это просто мое и все, и ничего не поделаешь. Также, как мое, например – Нью-Йорк, но не вообще Америка. Так и Франция, где зайдешь в любое бистро, и понимаешь – это мое! Здесь мне все близко и понятно, и приятно, но – удивительная история – из всех стран меньше всего я жил именно во Франции.

Люди, которые хорошо меня знают, говорят: «Странные с тобой происходят вещи, настоящие метаморфозы, когда ты говоришь по-французски – ты другой, чем когда ты говоришь по-русски. И когда ты говоришь по-английски – ты тоже другой». Я всегда повторяю, что язык – есть самое сильное выражение национальности. Такая поразительная вещь, настолько сильно влияющая на сознание, что меняется даже жестикуляция, манера поведения. Я обожаю язык, я купаюсь в нем. Язык, вообще – красивая штука.

Быть французом – это сочетание очень многих вещей. Это значит быть существом тонким, очень ценящим логику. Француз – человек, получающий или стремящийся получать ежеминутное удовольствие от жизни и умеющий ей радоваться. Это особое отношение к вину, особое отношение к еде. Особая красота языка и, все-таки, особое представление о твоем месте в мире. Видите, как много.Удивительная во французах есть штука – art de vivre. Искусство жить. Ведь никогда не знаешь, что случится с тобой через пять минут. Art de vivre заключается в том, чтобы использовать все свое время без остатка, все, что сможешь ухватить, потому что завтра кирпич упадет на голову и – здрасьте, приехали. Ну и потом, французы «débrouil- lards» – они никого не слушают. Я это обожаю. Папа рассказывал, что когда служил во французской армии во время войны, их всех демобилизовали, посадили в поезд и привезли в Париж. Они вышли из вагона, и первое, что увидели – стрелку с надписью «verboten» (запрещено). Парижский приятель моего отца говорит: «Verboten? On y va!» То есть, раз запрещено, туда и пойдем. У немцев, если verboten, значит – verboten. У французов ровно до наоборот. Вот эта независимость французская поражает, невозможность кому-то что- то приказать – понимание и осознание своей свободы.

Я очень люблю гулять вдоль Сены. Причем, вдоль Левого берега. Marais очень люблю. Площадь François I необычайно красивая. И, конечно, Place de Grève (сейчас Place de l'Hôtel-de-Ville), поскольку это место связано с тремя мушкетерами, на которых я вырос. И с раннего детства всегда ассоциировал себя исключительно с д’Артаньяном.

Есть такое остроумное замечание «пессимист – это хорошо информированный оптимист». Скорее всего, мое видение мира – довольно трагическое. Мне кажется, что человек, к сожалению, не учится на своих ошибках. Из поколения в поколение их повторяет. С другой стороны, был такой выдающийся, гениальный американский писатель Уильям Фолкнер. При получении Нобелевской премии он произнес речь, которая произвела на меня сильнейшее впечатление. В ней он говорил так блестяще и так глубоко о том, что, несмотря ни на что – человек все преодолеет, даже, если трагедия неизбежна и проходить придется через муки, страдания и ужасы. Поэтому сказать, что я оптимист – нельзя, сказать что я пессимист – тоже нельзя. Я верю, что, да, в конце концов, человек все-таки все одолеет, но придет к этому, возможно, очень тяжело. Вообще-то, все великие писатели позитивны в своей оценке человека. Вроде бы, Достоевский – не большой оптимист, но когда читаешь его, понимаешь, что человек – нечто невероятное. Тоже самое и Толстой, тоже самое и Бальзак. Неважно, какую книгу ты открыл – «Мастера и Маргариту» Булгакова или «Маленького принца» Экзюпери – речь всегда идет именно об этом. Преодолении. A иначе непонятно – для чего это все.