Во внешней политике официальный Минск действует методом «клин клином»

Белоруссия пытается усилить западный вектор, но привязка к России чересчур прочна

Несмотря на очередное обострение отношений с Россией и новые попытки наладить взаимодействие с Западом, значительных перемен во внешней политике Белоруссии ожидать не стоит.

Минувшая неделя ознаменовалась несколькими заметными событиями во внешнеполитической сфере. Наибольший резонанс вызвали, разумеется, резкие заявления Александра Лукашенко в адрес «главного союзника», прозвучавшие на встрече в Минске с государственным секретарем Союзного государства Григорием Рапотой.

Также обратили на себя внимание аналитиков состоявшиеся в Нью-Йорке встречи главы внешнеполитического ведомства Владимира Макея с высокопоставленными официальными лицами США.

Напомним, основной тезис прозвучавших 20 сентября высказываний белорусского лидера заключался в том, что целый ряд действий Москвы воспринимается как давление на Белоруссию, которого ни он сам, ни белорусы не потерпят.

При этом, однако, не было расшифровано, с какой целью давит Москва. Трудно не согласиться с заключениями многих обозревателей, что главной причиной является недовольство России не слишком лояльным поведением партнера, в частности наметившимся чрезмерным, с ее точки зрения, сближением Белоруссии с объединенной Европой и Соединенными Штатами. Кроме того, Москве наверняка не нравится желание Минска пересмотреть соглашения о цене газа.

Соответственно, логично предположить, что Кремль использует давление, дабы подавить «бунт на корабле» в зародыше.

На таком фоне контакты Макея в Нью-Йорке с помощником государственного секретаря США Викторией Нуланд и заместителем помощника министра обороны США Майклом Карпентером выглядят, откровенно говоря, несколько вызывающими.
В скупых информационных сообщениях практически не содержалось сведений, о чем конкретно там шла речь. С уверенностью можно утверждать, пожалуй, лишь, что предложенный обозревателем «Радые Свабода» Сергеем Наумчиком вопрос, какой американский батальон будет защищать Беларусь (речь идет о гарантиях по Будапештскому меморандуму 1994 года), белорусским министром задан не был.

Тем не менее, в свете разногласий между Москвой и Минском по некоторым военным аспектам, например по поводу размещения в нашей стране российской авиабазы, сомнительно, что подобные контакты вызывают у наших восточных соседей чувство глубокого удовлетворения.

Еще меньше радости, надо полагать, доставили им переговоры с Нуланд, которую из-за ее участия в украинских событиях в России, мягко говоря, недолюбливают. Тем более что на встрече была отмечена положительная динамика белорусско-американских отношений, а также обсуждены меры, «крайне важные для полной нормализации взаимодействия между Белаоруссией и США».

В результате складывается впечатление, что белорусское руководство пытается выбить клин клином, то есть, угрожая продолжением сближения с Западом, вынудить Москву, у которой в последнее время и без того с союзниками туговато, уступить Минску в энергетическом споре.

Вопрос в том, насколько эффективной будет такая стратегия. На первый взгляд, острый недостаток у России реальных союзников может-таки подтолкнуть ее к уступкам. Хорошо известно, насколько трепетно Кремль относится к интеграции постсоветского пространства, особенно в формате ОДКБ и Евразийского экономического союза. Поэтому, казалось бы, малейший намек на возможность создания препятствий этому проекту (а Лукашенко на встрече с Рапотой заявил о намерении «оптимизировать» участие в ЕАЭС) должен заставить российскую сторону пойти на любые меры, чтобы предотвратить подобный сценарий.

Однако в сегодняшней ситуации у России просто не хватает средств даже для поддержания своего нынешнего экономического положения, не говоря уже о предоставлении дотаций союзнику в прежнем масштабе.

Но несравненно более важно то, что при формировании постсоветских интеграционных структур Москвой руководило отнюдь не стремление создать некие сообщества равноправных членов. Стратегической целью было и остается восстановление своего доминирования на территории бывшего Советского Союза, а если удастся, то и на более обширных пространствах. Что и было чрезвычайно наглядно продемонстрировано на примере Украины, когда та предприняла попытку выбрать иной внешнеполитический курс.

А поскольку крымская эпопея убедила российские власти, что поставленная цель может быть достигнута не только и, более того, не столько посредством «мягкой силы», то ожидать от них радикального пересмотра своих воззрений чрезвычайно наивно.

Судя по многочисленным признакам, официальный Минск все это прекрасно осознает, и его усилия на Западе явно обусловлены ощущением опасности, исходящей с востока. К тому же в условиях экономического кризиса и ограничения российской помощи надежда на западное содействие становится единственной.

К сожалению, есть серьезные подозрения, что уже слишком поздно. Такую политику следовало проводить гораздо раньше, когда Россия была намного слабее. Вдобавок белорусские власти по-прежнему совершенно не готовы далеко идти навстречу призывам из Брюсселя и Вашингтона. Тем более что субсидирования, сравнимого даже с теми сокращенными объемами, какие теперь предоставляет Москва, при сохранении существующих в стране экономических условий от Запада получить заведомо не удастся.

Таким образом, угрозы Минска подвергнуть пересмотру интеграционные связи представляются не более чем риторикой. Как следствие, перемены в белорусской внешней политике в целом могут быть исключительно косметическими.